Цитаты авторства Януш Пшимановский

Слушая проводника, Янек вспомнил слова командира бригады: «Где мы — там граница родины». Только сейчас он понял смысл этих слов: свободная Польша простирается до того пня на просеке, где стоит советское орудие, до окопа их танка. Впереди — узкая полоска ничейной земли, а дальше на запад — гитлеровцы. Если фашистов отбросят хотя бы на сто метров — освобожденная территория родины увеличится; если же отступят — она станет меньше.
Лидка тоже пришла поздравить. На ней было чистое, выглаженное обмундирование, волосы — пушистые, недавно вымытые. Она по очереди пожала руки членам экипажа, а Янека поздравила последним.
—  Не знала… Очень беспокоилась за тебя, — начала она. — Все рассказывают, даже трудно поверить, что ты и твой экипаж…
Янек слушал молча, глядя ей в глаза.
<...>
Криво усмехнувшись, Лидка резко повернулась и ушла.
Шарик ел спокойно, с достоинством. Янек уселся возле него на траве. Он услышал, как Григорий вполголоса сказал Еленю:
—  Хорошая девушка верит в джигита, и тогда джигит богатырские дела вершит. Плохая девушка не верит в джигита. Если он совершает геройский поступок, который все видят, она говорит: «Трудно поверить». Скажи сам, разве это хорошая девушка?
— Хочет вечером с ним показаться, ведь теперь у него Крест Храбрых, — добавил Густлик.
Кос отвернулся, сделав вид, что не слышит. Слова друзей его огорчили. Досадно, что они судачат об этом…
—  Теперь понимаешь, Янек? — спросил Семенов. — Если бы ударили вчера, или сегодня, или даже за несколько минут, гитлеровцы могли бы подтянуть резервы или отступить.
—  Я ему рассказывал, — вставил довольный Григорий, — если в шишку ударишь обухом топора, то только ветка закачается. Хочешь орех разбить, бей его на чем-нибудь твердом. Вот и сейчас, когда они окружены…
После первых приветливых встреч, цветов, улыбок, радостно протянутых навстречу рук теперь на лицах людей можно было прочитать разное. Одни говорили: «Новая армия — новая власть, землю дает крестьянам». Другие выражали иные мысли: «Новая армия — новая власть, землю у владельцев отбирает».
За деревьями лежали пестрые поля, нарезанные узко, как полоски из цветной бумаги. Война прошла здесь так быстро, что не успела их выжечь.
—  Вот смех!  — удивленно восклицал Саакашвили, привыкший к необъятно широким полям в Советском Союзе.  — Шагнешь один раз — картошка, шагнешь другой — рожь растет, еще шаг — и в капусту попал.
Василий достал из кармана перочинный нож, отрезал сломанную танком тонкую березовую веточку и, обернувшись к Еленю, стал обрывать листки, старательно выговаривая по-польски:
 —  Коха… люби… шануе… — Он задумался, потом рассмеялся и спросил: — А дальше как?
 —  Не хце мне… Только как бы ни хотела, все равно на березе не гадают, нужно на акации.
— Ты можешь спать здесь. Я лягу у двери и никого не пущу. — Он опустился на колени у ее ног и говорил, поднимая к ней свое лицо.
— И сам не войдешь? — спросила она с иронией.
— Нет. Даю слово. Я ведь говорил тебе, что полюбил Ханю, только ее одну. А как теперь узнать…
 Лидкино лицо изменилось, застыло в злобной усмешке.
— А ты напиши. Почтальон разберется. Но, чтобы ты потом не ошибался, пусть она покрасит левое ухо зеленой краской…
— Наши, говорят, уже в Грохуве. Завтра с утра пойдете в наступление вместе с пехотой. Поосторожнее…
— Обязательно будем осторожно… — засмеялся Григорий. — Одна мама говорила летчику: «Летай, сынок, низко и не быстро».
Когда косари убирают урожай и под звон кос шаг за шагом продвигаются вперед, устилая свой путь колосьями, есть в этом что-то напоминающее наступающий фронт. Когда же уставшие косари останавливаются перевести дух, смахнуть с лица пот, наточить косы, это тоже похоже на фронт, готовящийся к новому наступлению.