Слабый становится сильным, робкий — отважным, обидчивый — великодушным, если ими движет единая достойная цель.
Древние совершенно справедливо утверждали: для того чтобы увидеть, что же находится за горизонтом, надо плавать. И не только утверждали... Жизнь интересна еще и тем, что можно путешествовать. Via est vita. Дорога есть жизнь...
В прошлом году — четвертого июля, в День независимости США, — честь приготовления ленча была доверена Норману, и тот сотворил такую яичницу, что и сейчас я, бывает, прикидываю, застанет ли нас и нынче четвертое июля в море. Норман стряпал с огромным удовольствием и старанием — сперва поджарил бекон, затем слил жир, затем слегка бекон подсушил, затем, наконец, бросил на сковородку яйца и священнодействовал еще минут пять, пока мы не принялись понукать Америку от имени всего остального мира.
Человек — не серийный робот. В самом прекрасном характере имеются зазубринки, которые очаровательны именно своей неповторимостью. В обычных условиях им можно только радоваться, но вот условия стали крайними, как принято говорить, экстремальными — трудно, опасно, тесно, тоскливо, — и зазубринки принимаются цепляться одна за другую, и механизм общения начинает заедать.
<...>
Человеческие отношения, пусть и предельно близкие, всегда предполагают дистанцию: она может быть микроскопически малой, вроде как между льдом и коньком или даже как между бритвенными лезвиями, плашмя сложенными в стопку, то есть будто бы и не ощущаемой, — но нам лишь кажется, что ее нет. И вдруг она вправду исчезает, наступает сверхсжатое состояние, — в кабине не уединишься, не спрячешься, ты весь на виду, постоянно на людях, в контакте с ними, хочешь того или не хочешь, — а если к тому же у тебя обыкновенный, отнюдь не идеальный характер, да и у твоих товарищей тоже?...
... и разразился скандал.
Не буду его описывать, не стану воспроизводить нашу более чем часовую дискуссию — она касалась распорядка вахт, помощи в мытье посуды, отлынивания и, наоборот, выскакиванья поперед батьки, опаздыванья к трапезам и любви к чужим полотенцам, — это был отличный интернациональный хай, в котором итальянская экспансивность удачно сочеталась с мексиканским ядом, американскую же прямолинейность выгодно оттенял, простите, русский фольклор.