Сильны любовь и слава смертных дней,
И красота сильна. Но смерть сильней.
Не странно ли, что, свой блуждая век
Дорогами заботы и лишенья,
Иной судьбы страшится человек
И в будущем не ищет пробужденья?
... есть ли на свете худшая тягость (среди тысячи и одной прочих), нежели упорно продвигаться к вершине и не добраться до цели?
Darkling I listen; and, for many a time
I have been half in love with easeful Death,
Called him soft names in many a mused rhyme,
To take into the air my quiet breath.
Я в смерть бывал мучительно влюблен,
когда во мраке слушал это пенье,
я даровал ей тысячи имён,
стихи о ней слагая в упоенье.
Пора туманов, зрелости полей,
Ты с поздним солнцем шепчешься тайком,
Как наши лозы сделать тяжелей
На скатах кровли, крытой тростником,
Как переполнить сладостью плоды,
Чтобы они, созрев, сгибали ствол,
Распарить тыкву в ширину гряды,
Заставить вновь и вновь цвести сады,
Где носятся рои бессчетных пчел, -
Пускай им кажется, что целый год
Продлится лето, не иссякнет мед!
Где песни дней весенних, где они?
Не вспоминай, твои ничуть не хуже,
Когда зарею облака в тени
И пламенеет жнивий полукружье,
Звеня, роятся мошки у прудов,
Вытягиваясь в воздухе бессонном
То веретенами, то вереницей;
Как вдруг заблеют овцы по загонам;
Засвиристит кузнечик; из садов
Ударит крупной трелью реполов
И ласточка с чириканьем промчится.