— Мы все знали, что она виновна, и в глубине души верили, что в справедливом мире она заплатит за свои преступления.
— Для этого нужен справедливый мир.
— Что насчёт жертвы?
— Всё очевидно. Он замерз, восходя на Эверест, в него попал метеорит и сбросил на стоянку в двух мусорных мешках.
— Да, очевидно, конечно.
— Это лишь начало.
Свой опыт всегда лучше чужого.
— Эй, попридержи коней. Сначала нужно добыть улики, а потом уже страдать паранойей.
— Сойдёт. Главное, чтоб можно было паранойей пострадать.
— Мой парень думает — это странно, что мне нравится этим заниматься [стоя над трупом]. А я думаю, странно, что он обожает аккордеоны.
— Я на твоей стороне!
— Запыхались, мистер Фишер?
— Нет, я просто рад, что дышу. Ведь не знаешь, когда лишишься этой роскоши.
Мы все в цепочке, дружок, и я — её часть. Только не звено, а большой красивый замок.
— Как ты себя чувствуешь?
— Как будто меня отравила отрезанная голова, полная гипсовой пыли.
Никогда не знаешь, что может скрываться за респектабельностью.
— Под желатиновой массой вы имели в виду салат оливье?
— «Желатиновая масса» звучит солиднее.
У неё есть свойство превращать обычных, спокойных людей во взрывающиеся от ярости бочки.
— Я говорю «нет» этому эксперименту.
— Я понял это, когда вы повторили «нет» семь раз подряд.
— Он считает, что живёт в величайшей стране мира.
— Величайшая — не значит идеальная.