В детстве я любил смотреть на небо. На дневное небо с бегущими по нему облаками, которые жили собственной жизнью, меняясь на глазах, и безмятежно ползли одной им известной дорогой. Иногда мне казалось – точнее, я хотел верить – что символы, которые я угадываю в очертаниях того или иного облака, являются знаками, посланными мне с небес. Это было захватывающе. Но больше всего я любил звездное небо. Бескрайнюю тьму за окном, тихой ночью, когда весь город спит, а ты таращишься на далекие точки, которые пробуждают что-то смутное, неясное, но безумно волнующее в душе.
А когда я вырос, то перестал смотреть на небо.
Как и все, я стал смотреть вниз, на мусор и грязь.
Сам себе я иногда напоминал Дона Кихота, только с уклоном в дзен. С ветряными мельницами я не воевал, все-таки понимая всю бессмысленность этого. Я просто стоял у подножия самой крупной мельницы и время от времени произносил мантру «Б…дь».
…Он представлял из себя плотного, остроносого и круглолицего человека с короткой стрижкой. Уверенный взгляд, волевой подбородок. Эдакое воплощение здоровья, успеха и характера. Когда смотришь на таких, поневоле думаешь – эх, а ведь таким мог бы стать и я. Но почему-то не стал. И сразу хочется переключиться и начать думать о чем-нибудь еще. О политике, там, или о погоде.
Знаешь, в чем фишка каждого человека? Мы запоминаем только истории, в которых мы ведем себя хорошо. Если мы когда-то сделали что-то неправильное, наша память старается избавиться от этого. Такое знание не вяжется с нашим собственным образом. Для нас внутренних мы всегда исключительно хорошие.
Мозги не пропьешь. Так любят повторять алкоголики. Перед тем, как окончательно превратиться в обезьян.
Кто сказал, что 90-е закончились в 90-е? Иногда мне кажется, что 90-е – это не временной отрезок, не какое-то перманентное состояние, а приговор. Хронический диагноз для того, что творится вокруг.
Жизнь для человека – самое ценное, что только может быть. Где-то в глубине нашей сущности это прописано очень четко. Инстинкты самосохранения являются главными, и иногда, в самые опасные минуты жизни, они берут верх над всем нашим естеством, просто отключая бесполезный в таких ситуациях разум. Но иногда происходит нечто такое, после чего ты понимаешь – твоя жизнь далеко не самое главное. Это обретали те, кто в годы Великой Отечественной бросался с гранатой под гусеницы вражеских танков. Это чувствовала моя бедная покойная мать, когда ей уже в роддоме сообщили: «Роды протекают сложно. Вы должны решить, кого мы должны спасать, а кем можно пожертвовать. Ребенок или вы?». И вот теперь нечто подобное предстояло испытать мне.
Американская мечта с ее возможностью даже для мигранта, если трудиться всю жизнь, заработать миллион – тьфу, детский сад. Наша родина — вот где настоящая страна удивительных возможностей.
Где еще уголовник с двумя ходками может стать депутатом?
Ей было всего 35, но в глазах вместо озорного блеска виднелась лишь усталость. Все, как у большинства в этом возрасте... Страна рано уставших от жизни людей.
— Твою фотографию по телевизору показывали. Сказали, что ты в розыске.
— Где-то слышал, что телевизор — это не высшая инстанция, а все сюжеты придумывают не боги, а такие же, как мы, люди из плоти и крови. Может, врут. Но если нет – значит, верить телевизору обязательно не всегда.