— У тебя странные отношения с матерью.
— Почему странные? — с досадой спросила она. — Я очень люблю её, но зачастую она меня раздражает, думаю, и я её тоже. Не такая уж это редкость, таковы семейные отношения.
В политике проявляют заботу лишь о несуществующих вещах: о будущем, о коллективах, а на самом деле конкретен только настоящий момент и личность каждого поодиночке.
— <...> А куда ты ставишь книги?
— У меня их нет. Прочитав книгу, я даю её друзьям, а они, как правило, её не возвращают.
— Я считала, что писатель живёт среди стен, уставленных книгами. — Она с сомнением смотрела на него: — Ты уверен, что ты настоящий писатель?
... ловушки зеркал я сумела избежать, но взгляды — кто может устоять перед этой головокружительной бездной? Я одеваюсь в черное, говорю мало, не пишу, все это создает мой облик, который видят другие. Легко сказать: я — никто, я — это я. И все-таки кто я? Где меня встретить? Следовало бы очутиться по другую сторону всех дверей, но, если постучу именно я, мне не ответят. Внезапно я почувствовала, что лицо мое горит, мне хотелось содрать его, словно маску.
— Писать, когда некому вас читать, что за идиотская игра!
— Когда все летит в тартарары, не остается ничего другого, как играть в идиотские игры.
Даже беспокоиться уже поздно. <...> Слишком поздно даже для сожалений; остаётся только продолжать.