Вовремя отступить — это не значит показать трусость, — возразил я. — Принять бой и умереть может почти любой. Принять бой, выбрав место для битвы и смерти, может смелый. Предусмотрительно отступить, чтобы потом дать бой и выжить, — только умный.
Я человек нетрусливый, даже отважный. И поэтому я смело и отважно припустил от этих мест с такой скоростью, что сам удивился. Остановился я, отбежав от курганов километра на два, и только после этого обернулся...
Ой, да ладно, что ты из него мальчика-колокольчика из города Динь-Динь делаешь...
— У папеньки тоже всё время шуты были. Помню, тогда в замок его друзья приехали, они вроде как сначала попили, поели, попели, а потом загрустили. И тишина такая в пиршественной зале настала, все молчат, друг на друга смотрят. И тут шут взял и про короля пошутил!
— И чего? – заинтересованно спросил кениг.
— Да ничего, – снова положил голову на руки Гунтер. – Все очень смеялись, а труп шута закопали во рву, за замком.
Дальше Вика делала всё, что полагается делать молодой женщине, собирающейся на работу, — красилась, снимала и надевала разные вещи, говорила: «Сейчас-сейчас», – что-то искала в сумке и вынимала из неё, после туда что-то клала, била себя по лбу: «А-а-а. Вот ещё!» — и пыталась успеть всё сразу, включая победу в деле борьбы за мир.
Я же делал то, что и должно делать мужчине, отправляющемуся со своей половинкой на работу одновременно и тем самым подписавшему с ней договор о терпении и соответствующем молчании, — созерцал сие броуновское движение и ждал.
Элина огляделась вокруг, оценила истоптанный песок, валяющееся оружие, изломанные ветки и Торсфеля с тремя мечами у горла.
— А что у вас тут было-то?
— Да ничего особенного, — пожал плечами я и кивнул в сторону Торсфеля: — Просто приходил Серёжка, поиграли мы немножко.
Элина булькнула и стала похожа на крабика, больного базедовой болезнью. Сама бледная, глазки выпучились, и вроде даже как и не дышит.