А вообще к книгам я принюхиваюсь, как кошка к новой еде. Долго, недоверчиво. Отхожу, подхожу, снова отхожу. И только убедившись, что это то, что нужно, начинаю жадно, быстро и неразборчиво заглатывать.
Этот гад смоется, потому что гады всегда смываются, а я буду страдать, потому что влюблённые дуры всегда страдают.
— Я не хочу в него влюбляться!
— Поздно, — вздохнула она. — Каждый твой разговор о нём. Ты запоминаешь каждое его слово. Ты ревнуешь его и плачешь из-за него. Его ты описываешь, как свой идеал. Всегда, когда ты говоришь о нём, твои глаза светятся, а голос становится нежнее. Поздно, — снова вздохнула девушка. — Ты в него уже влюбилась.
Чёртовы французы, офигели совсем! Бонжур... э... ву... парлэ... э... ё-моё... как же это по-ихнему...
— Моя проблема в том, что я плохо соблюдаю обряды вежливости. Ответные звонки, переписки, приглашение в гости. То бываю радостной и болтливой, то надолго исчезаю. Люди не могут поймать мой ритм, считают, что я зазналась, потеряла к ним интерес или обиделась.
— А ты соблюдай их лучше.
— Тогда у меня не останется времени думать и читать. Я взвою, и будет ещё уже. Если я не смогу быть собой, то и кем-то другим тоже не буду.
— Плохо мне, Ирка. За что мне это? Я же люблю его. Как я жить без него буду?
— Как все.
— А как ты-то вчера покаталась?
— Да нормально. Надо, знаешь, только колокольчик на шею купить.
— Зачем?
— Ну как зачем? Чтоб все знали, что корова на льду.
— Ты видел, как я в конце около того лысого мужика затормозила?
— Ну да. Не был бы лысым — стал бы седым.
— В смысле?
— Нельзя так людей пугать.