Знаете, я никогда не видел, чтобы рыба лгала или плавала в дерьме, как делают это люди...
За это я и люблю Нью-Йорк: ты видишь всех, а тебя — никто.
Проблема была в том, что обе они были очень несчастны, и я не знал, в которую из них стрелять.
— Я бы хотел умереть в тридцать пять лет... Каким образом я собираюсь умереть? Я полностью разденусь и залезу в ванную, наполненную ледяной водкой. Передо мной будет телек и я буду смотреть Норд-Вест, и на сцене с аэропланом я стяну телек в ванную и меня убьёт током.
— Я бы хотела умереть как маленькая девочка: подняться на крышу, спргынуть с неё и полететь. Потом я бы посмотрела вниз и увидела стоящих там людей. Но вместо того, чтобы упасть, я бы полетела всё выше и выше.
— Аксель, а ты?
— Я бы хотел, чтобы меня сбросили со скалы и моё тело расплющилось о камни. Только чтобы на похоронах было мало людей. Не хочу, чтобы на меня смотрели... Не хочу, чтобы я лежал в ящике и все смотрели на меня.
— Зная тебя, скажу, что ты будешь жить вечно.
— А как насчёт тебя?
— Меня? Я никогда не умру. Я буду жить вечно и однажды проснусь и увижу, что превратилась в черепаху.
Многие думают, что я просто считаю рыбу, но это не так. Я смотрю на неё, заглядываю ей в душу, читаю её мысли, а потом пускаю в свои сны.
Когда мне исполнилось 10 лет, Лео подарил мне настоящую кинокамеру, а мама надеялась, что я стану вторым Мильтоном Берлем. Но мечты о лошадях, машинах и свежепостриженном газоне перестают быть мечтами, когда становятся явью. Так я понял, почему мама будит меня словами: «Вставай, Колумб». И даже если бы ей не понравилось то, чем я занимаюсь, думаю, она бы меня поняла.