Мы взлетаем и падаем... взлетаем и падаем...
Александр перевел на нее свои разноцветные сине-коричневые глаза. Карие глаза встречались у каждого второго, синие — у каждого третьего. А такие — необыкновенные и неповторимые — только у него одного.
Александр был один. «Друзья мои! Нет на свете друзей», — ах, как прав оказался Аристотель.
Может быть, и хорошо, что он не замечал ничего кругом. Может быть, он сознательно избегал общества других, зная неискренность их чувств, особенно в такую болезненную минуту. В любом случае, он поступал правильно, всю жизнь тщательно скрывая свою личную жизнь от других. Он называл это таинством любви. «Таинство, вслушайся в это слово, Таис. Другим там нечего делать, это дело только двоих. Самое важное должно оставаться самым сокровенным».
Александра охватила ярость. Она ослепила его — он действительно на миг перестал видеть краски мира. Все, кроме черного и белого! Его преданные солдаты, совершавшие геройства, творившие историю, в этот миг отвергали своего кумира! Из грозной единой силы, его детища, они на глазах перерождались в свирепую необузданную толпу, охваченную стадными инстинктами. Взбешенный Александр неожиданно для окружения спрыгнул прямо в гущу враждебной массы и остался один на один с возбужденными, готовыми на все бунтовщикам.
Вы все! Чтите свою Родину и своих отцов! … Мы с вами не рабы! Мы – свободные люди Македонии! Кто-то из вас, а возможно, и я, не увидит, как сегодня солнце спустится за эти горы. Но я скажу вам то, что с незапамятных времён известно любому воину, — страх нужно преодолеть! И тогда, обещаю, вы победите смерть! И когда-нибудь вы сможете сказать: я сражался в этот день у Гавгамел!.. За свободу! И во славу Греции! Зевс нам поможет!
— Посмотри на себя. Разве он [Филипп] был такой? Он был жесток, ты – утончён. Он был воин, но ты – царь! Он не мог справиться с собой, а ты будешь править миром! ... Нет, Александр, Зевс – вот твой отец. Так соответствуй! … Я растила тебя в своей вере, Александр, и, клянусь Зевсом и Дионисом, ты вырос превосходным царём!
— Будь проклята твоя колдовская душа!
— У нас они похожи, Александр.
Мы вместе. В последний раз, Буцефал! Разве это не прекрасно – жить с отвагой в сердце и умереть, покрыв себя вечной славой?! Вперёд, македонцы!..
Именем Зевса, вперёд!
— Ты всё ещё задираешь голову. Как мне нравится.
— Не исправлюсь никак.
— И не нужно, меня восхищают все твои привычки, Александр. Твои глаза удивительны. Я говорю, как смущенный глупый мальчишка. Мне не нужен никто другой, я боюсь тебя потерять, клянусь Афродитой. И я ужасно ревную тебя к тому миру, который ты мечтаешь завоевать, Александр.
— Нужно было поддаться тебе, Александр.
— Ты победил, но обещаю, я возьму реванш.
Страх нужно преодолеть, и я обещаю Вам, Вы победите смерть.
— Моё бедное дитя. Ты словно Ахиллес, приговоренный к величию... Возьми все мои силы. Ты никогда не должен путать свои чувства с твоим долгом, Александр. Царь должен делать все для своего народа. Этим летом тебе будет уже девятнадцать, а девочки говорят, что ты больше интересуешься не ими, а Гефестионом. Я понимаю, это естественно для юноши. Но уйдя в поход в Азию без законного наследника, ты рискуешь всем.
— Гефестион любит меня. Таким, каков я есть, а не из-за трона.