Широкий, цвета парного мяса, шрам фактически разделил лицо нашей подруги на две части, он начинался на лбу и тянулся до шеи, проходя через пустую левую глазницу. Так что — работа хорошая, вот только смотреть на это страшно. Сильно страшно. Детское ещё, по сути, личико — и шрам, которым не всякий вояка похвастаться сможет. <...> — Да зеркало ей нужно, — пояснил нам, недоуменно переглядывающимся, Карл. — Вот вы тупые! Он повертел головой, углядел в углу туалетный столик с вделанным в него зеркалом и в два счета подтащил его к кровати, на которой сидела Луиза. Та спустила ноги на пол, приблизила лицо к зеркальной глади и внимательно вгляделась в неё. <...> — Посмотрела — и хватит. — Идрис с легкостью поднял столик и вернул его на старое место. — Пустое это всё. Я вот своей старухе все эти зеркала даже покупать запретил. Она в него глянет и начнётся: «У меня морщины, я стала толстая, ты у меня молодость отнял». Э! Глупости какие! Нет, это всё так, но для меня она всё та же стройная Гульнара, которую я много лет назад одной весенней ночью, у кярыза старого Рагута, первый раз спиной на травку уложил. Что зеркало? Это стекло, оно не живое, что в него глядеть? Вот здесь она у меня отразилась, один раз — и на всю жизнь. Вот здесь. И здесь она всегда будет такой — молодой и красивой. И Идрис несколько раз ткнул себя в грудь, туда, где билось его сердце.