Еще одна хищная птица с острым клювом взлетела на зубчатую стену и уставилась на Арина, наклонив голову. Ее когти крепко держались за камень. Перья покрывало кружево снега.
Послание, которое принес этот ястреб, было кратким.
«Арин,
впусти меня.
Кестрел».
Она пошла следом за потоком холодного воздуха. Он вывел ее в чулан, дверь которого была открыта. У стен стояли мешки с зерном.
Но источник сквозняка был не здесь. Кестрел направилась по пустому коридору дальше. В конце его на полу лежал бледный луч света. В помещение лился холод.
Дверь на кухонный двор была открыта. В коридор, кружась, залетели несколько снежинок и исчезли.
Возможно, сейчас. Возможно, сейчас она сумеет бежать.
Кестрел сделала еще один шаг. У нее екнуло сердце.
Затем дверь распахнулась шире, в коридор полился свет и в проеме показался Арин.
Кестрел едва не ахнула от неожиданности. Арин тоже был удивлен, увидев ее. Он резко выпрямился под весом мешка с зерном, который держал на плече.
— Мои друзья мертвы? — спросила Кестрел. — Скажи мне.
— Я скажу тебе тогда, когда ты, не сопротивляясь, позволишь мне посадить себя на эту лошадь и когда я усядусь позади тебя, а ты не придумаешь хитрых способов сбросить меня на землю или сбросить нас обоих. Я скажу тебе тогда, когда мы попадем в гавань.
— Ты можешь не считать меня своим другом, — сказала Кестрел Арину, — но я тебя своим считаю.
— Бедняжка Амма, — сказала она, произнеся слово «мама» по-герански. — Рассказать тебе сказку, как ты рассказывала мне, когда я болела?
— Нет. Валорианцы — плохие рассказчики. Я знаю, о чем ты поведаешь: «Мы сражались. Мы победили. Конец».
— Думаю, у меня получилось бы что-нибудь получше.
Инэй тряхнула головой.
— Лучше признать то, что не можешь изменить, дитя.
Кестрел поняла его условие.
— Я могу это устроить.
— Я хочу иметь привилегии домашнего раба.
— Они твои.
— И право одному ходить в город. Время от времени.
— Чтобы встречаться с другом.
— На самом деле, с любимой.
Кестрел помедлила.
— Отлично, — сказала она, наконец.
Вы — император. Что для Вас значит общественное мнение?
Некоторые двери были для нее закрыты. Например, кухни. Раньше, в тот ужасный день, когда она говорила с Плутом у фонтана, было не так, но теперь, когда все знали, что Кестрел позволено ходить по дому, ее туда не впускали. В кухнях было слишком много ножей. Слишком много очагов.
Но в библиотеке и ее покоях всегда горел огонь, и Кестрел научилась, как развести его в любом другом месте. Что, если поджечь дом и надеяться бежать в суматохе?
— Одевайся, — сказал Арин.
— Выйди.
Он покачал головой:
— Я не буду смотреть.
— Правильно. Не будешь, потому что сейчас ты выйдешь.
— Я не могу оставить тебя одну.
— Не глупи. Что я могу сделать, в одиночку отвоевать город обратно, не выходя из своей гардеробной?
Арин провел рукой по волосам.
— Ты можешь убить себя.
Кестрел горько ответила:
— Я думала, по тому, как я позволила тебе и твоему другу распоряжаться мной, было понятно, что я хочу остаться в живых.
— Ты могла передумать.
— И как именно я смогу это провернуть?
— Например, повеситься на своем ремне для кинжала.
— Так забери его.
— Ты используешь одежду. Лосины.
Арин положил сверток на диван, где сидела Кестрел.
— Новое платье означает, что на горизонте назревает важное событие.
— Вопросы и ответы — весьма необычные ставки в «Клыке и Жале», — раздраженно заметила она.
— В то время как спички — просто отличная ставка, их так волнительно выигрывать и проигрывать.
— Для тебя это будет важно. Моя честность.
— Да.
«Я хочу выразить свою признательность», — сказала портниха.
«Я ее не заслуживаю», — ответил бог.
«Тем не менее, я хочу поблагодарить тебя».
Бог не ответил. Руки портнихи не шевельнулись.
Бог сказал: «Тогда сотки мне материю себя».
Портниха вложила свои руки в его. Она поцеловала бога, и тот унес ее.
— Прости меня, — сказал он. — Плут никогда не должен был стать для тебя угрозой. Тебя не должно даже быть в этом доме. Ты оказалась в этом положении, потому что я поставил тебя в него. Держу тебя здесь. Пожалуйста, прости меня.
Ее пальцы, тонкие и сильные, замерли.
Арин рискнул прикоснуться к ее ладони, и Кестрел не отняла.
— Я десять лет был рабом. Больше я им быть не намерен. Что ты думала сегодня в карете? Что все нормально, если я всегда буду бояться прикоснуться к тебе?
— Это не имеет никакого значения. Я не дура. Тебя продали мне, чтобы ты предал меня.
— Но я тебя не знал. Я не знал, насколько ты…
— Ты прав. Ты меня не знаешь. Ты чужой.
Он оперся рукой о дверь.
— А что с валорианскими детьми? — требовательно спросила Кестрел. — Как вы поступили с ними? Их тоже отравили?
— Нет, Кестрел, разумеется, нет. О них будут заботиться. Они будут жить в достатке. С нянями. Таков был план. Ты думаешь, мы — чудовища?
— Думаю, да.
— Ты обещала, — предупредила она Кестрел, когда они выходили из кареты.
Кестрел бросила на нее косой взгляд.
— Я обещала, что позволю тебе выбрать ткань для моего наряда.
— Обманщица. Я выбираю всё.
— Давай будем играть на что-нибудь другое.
Кестрел не убрала руку с крышки коробочки. Она снова задалась вопросом, что он мог предложить ей, что мог поставить, и ничего не смогла придумать.
Арин сказал:
— Если я выиграю, то задам вопрос, и ты ответишь на него.
Она ощутила нервную дрожь.
— Я могу солгать. Люди лгут.
— Я готов рискнуть этим.
Разумеется, нет. Слушай, парень, когда я в следующий раз буду засылать тебя шпионом в дом высокопоставленного валорианца, обещаю рассказать тебе, что нравится тамошней леди.
— Однажды на свете жила портниха, которая умела ткать материю из чувств. Она шила платья из восторга: легкого, блестящего и гладкого. Кроила честолюбие и пыл, спокойствие и изобретательность. И, вот, она в такой мере овладела своим ремеслом, что на нее обратил внимание один из богов. Он решил воспользоваться ее услугами.
— Что это был за бог?
— Тсс, — произнесла Инэй. Как бывает во сне, Кестрел обнаружила себя в своей детской постели, которая была украшена резными зверями. Инэй сидела подле нее, элегантно расправив плечи. Эту осанку Кестрел всегда пыталась перенять. Няня продолжила свою сказку: — Бог пришел к портнихе и сказал: «Я хочу рубашку из умиротворения».
«Богам не нужны подобные вещи», — ответила портниха. Бог посмотрел на нее в упор.
Девушка узнала в его взгляде угрозу.
Она повиновалась его требованию, и, когда бог надел рубашку, та подошла ему безукоризненно. Цвета преобразили его, и лицо больше не казалось таким бледным. Портниха смотрела на бога и думала о том, что произнести не смела.
Бог щедро отплатил ей золотом, хотя портниха не просила денег. Он был доволен.
Однако этим все не закончилось. Бог вернулся и потребовал, чтобы портниха сшила ему плащ из привязанности. Не успела девушка ответить, как он ушел. Они оба знали, что она повинуется.
Портниха заканчивала подол плаща, когда в ее лавку вошла старушка и стала рассматривать те вещи, которые не могла себе позволить. Она протянула руку над прилавком, за которым работала портниха. Сморщенные пальцы замерли над плащом из привязанности. В потускневших глазах появились искорки такой тоски, что портниха отдала старушке плащ и ничего не попросила взамен. Она могла сшить еще один и быстро.
Но бог оказался еще более быстрым. Он вернулся в деревню раньше, чем обещал. Кого же он увидел, если не спящую у огня старушку, завернувшуюся в плащ, который был ей слишком велик? Что он почувствовал, если не хватку предательства, резкий и глубокий укол ревности, которого ему следовало постыдиться?
Тихо, как обычно, он снова появился в лавке портнихи, подобно ночному холоду. «Отдавай мой плащ», — потребовал он.
Портниха сжимала в руках иголку. Этим она едва ли могла защититься от бога. «Он не готов», — сказала она.
«Лгунья».
Это слово придавило Кестрел своим весом, и она спросила:
— В этой сказке я — портниха или бог?
Кестрел казалось, будто Арин — это тень ее самой или, скорее, той девушки, которой она должна была быть.Дочь генерала Траяна не оказалась бы в подобном положении.Она бы не испугалась.
Ее ноги топтали камни.
А потом она что-то услышала и замерла.
Когда в холодной темноте развернулась первая нота, Кестрел не поняла, что это. Это было негромкое звучание чистой, звонкой красоты. Кестрел ждала, и услышала это снова.Песня.
— Я убью себя.
Арин сделал шаг назад.
— Ты этого не сделаешь.
Однако в его глазах стоял страх.
— Самоубийство — ради спасения чести. Всех валорианских детей учат, как это делается, когда мы достигаем определенного возраста. Отец показал мне, куда бить.
— Хватит, — сказал он. — Хватит притворяться, что горюешь по ком-то, кто был не твоей крови.
Его рука, будто стальные тиски, сжала ее запястье. Кестрел вырвалась. От жестокости его слов ее глаза снова наполнились слезами.
— Я любила ее, — прошептала Кестрел.
— Ты любила ее, потому что она исполняла любую твою волю.
— Это неправда.
— Она тебя не любила. Она никогда не смогла бы полюбить тебя. Где ее настоящая семья, Кестрел?
Она не знала. Всегда боялась спросить.
— Где ее дочь? Внуки? Если она и любила тебя, то только потому, что у нее не было выбора, у нее больше никого не осталось.
— Уходи, — приказала Кестрел, но Арина в комнате уже не было.
— Существует много причин нашей победы, — сказал генерал. — И я объясню их тебе. Но главная причина проста. Они были слабы. Мы — нет.
Инэй произнесла:
— Расскажу-ка я сказку, чтобы тебе стало лучше.
— Я не больна.
— Нет, больна.
— Мне не нужны сказки. Я должна проснуться.
— И что дальше?
Кестрел не знала.
— Не сопротивляйся, — сказал он. — Гибкое нельзя сломать.
Город подвергся нападению.
Городская стража была убита в своих постелях.
Враги разбирают из арсенала оружие.
Кестрел выбралась из кареты.
Арин был сразу за ее спиной.
— Кестрел, ты должна вернуться в экипаж.
— Ты проводишь много времени с Кестрел, — произнесла Инэй.
Он пожал плечами.
— Я следую ее приказаниям.
Инэй смотрела ему в глаза. Не желая этого, он первым отвел взгляд.
— Я прошу тебя не причинять ей вреда, — сказала женщина.
Нарушить обещание, данное умирающему человеку, было грехом.
Арин ушел, так его и не дав.
— Итак, они сдались, — продолжил он. — Предпочли жизнь в рабстве, нежели смерть. Они отдали нам свои корабли, и с ними наш флот стал сильнейшим в известном мире. Сейчас каждый валорианский солдат хорошо умеет управлять морским судном. Я позаботился, чтобы ты тоже этому научилась.
— Что ты сказала? — прошептал Арин по-валориански, уставившись на Джесс.
Та неуверенно переводила взгляд с него на Кестрел.
— Бог лжи. Геранский бог. Ты же знаешь, у валорианцев нет богов.
— Разумеется, у вас нет богов. У вас нет душ.
— Кто Вы?
— Я — леди Кестрел, — прохрипела она. Непрошеные, ужасные, неправильные, из нее вырвались заученные слова, и она не успела остановить их: — Дочь генерала Траяна. Геранцы захватили полуостров…
— Плут ненавидит Кестрел, — сказала Сарсин.
— Разумеется, ненавидит. Она — дочь генерала.
— Нет, дело не только в этом. Это ненависть тот, кто не может добиться желаемого.
Затем он тихо произнес:
— Я могу помочь.
— Что?
— Я могу заплести тебе волосы.
— Ты?
— Да.
— Но мы славились чем-то еще? Кроме богатства, дикости и плохих манер?
Инэй глотнула чая, глядя на Кестрел поверх ободка чашки. Кестрел почувствовала возрастающую неловкость. Она надеялась, что Инэй не спросит о причине, заставившей ее задать этот вопрос. Но женщина сказала лишь:
— Вы славились своей красотой. Разумеется, это было до войны.
— Да, — тихо ответила Кестрел. — Разумеется.
— Геранцы верили, что они неприкосновенны, — продолжил генерал. — Они были почти правы.
— Я говорила тебе, что на пикнике Фарис покажет свету своего ребенка?
— Что?
Рука Кестрел замерла.
— Мальчику уже шесть месяцев, и погода должна быть безупречной. Это отличная возможность представить его обществу. Почему ты так удивлена?
Кестрел пожала плечами.
— Это смелый ход.
— Я не понимаю.
— Муж Фарис мальчику не отец.
— Не может быть, — прошептала Джесс с притворным ужасом. — Откуда ты знаешь?
— Точно мне ничего не известно. Но недавно я навещала Фарис и видела ребенка. Он слишком красив. Совсем не похож на ее старших детей. Вообще-то, — Кестрел постучала пальцами по своему бокалу, — лучший способ скрыть эту тайну — сделать как раз так, как Фарис планирует. Никто не поверит, что леди из высшего общества станет представлять своего незаконнорожденного сына на крупнейшем празднике сезона.
Джесс в изумлении посмотрела на Кестрел, а затем рассмеялась.
— Кестрел, тебе, определенно, улыбнулся бог лжи!
Она заучивала слова, которые скажет, когда достигнет порта столицы. «Я — леди Кестрел, дочь генерала Траяна. Геранцы захватили полуостров. Вы должны отозвать моего отца с востока и отправить его подавить мятеж.
Должны».
— Ран нет. Почему нет ран?
— Он просто упал, — ответил мужчина. — Когда пушка выстрелила, взрыв сбил Плута с ног. Наверное, ударился головой.
Арин дико рассмеялся. Шли первые минуты битвы, а командир уже лежал без сознания. Это едва ли было хорошим предзнаменованием.
— У Оскара были враги? — спросила девушка.
— Враги есть у всех.
— Может быть, кто-то намеренно усложнил его жизнь.
— Или заставил его упасть на собственный меч. — Увидев удивление дочери, генерал объяснил: — Совсем не сложно представить убийство самоубийством ради чести.
— Расскажи мне о Геранской войне.
— Мы возжелали заполучить эти земли задолго до того, как я завоевал их. Как только я сделал это, валорианские переселенцы с жадностью набросились на добычу. Десятилетиями геранцы хвастали богатствами своей страны, ее товарами, красотой, плодородной почвой — ее совершенством, чему также способствовало то, что государство находилось практически на острове. — Генерал пальцем обвел на карте полуостров, который почти со всех сторон был окружен южным морем, кроме одного места, где от остальной части континента страну отделял горный хребет. — Геранцы считали нас не более чем неразумными кровожадными варварами. Их любви к нам хватало, чтобы посылать к нашим землям торговые корабли с предметами роскоши. Казалось, они не подозревали, что алебастровая посуда или мешочек пряностей могут стать соблазном для императора.
— Кем ты был до войны?
Он приподнял бровь.
— А ты?Лицо Лиры подернулось тенью.
— Я не помню.
Арин тоже солгал:
— Как и я.