А ещё... Ещё я засомневалась. Душа моя кричала о необходимости поцеловать Гринлайл, о единственной правильности этого поступка, но разум боялся. Что, если она не ответит? Что, если она рассердится? И я послушала свой разум, свой страх, сотканный из сомнений. Элеонор опустила взгляд и отвернулась. От досады я хотела откусить себе руку.
– Я не понимаю, что происходит, – послышался голос Элеонор. В нем слышалось неподдельное отчаяние. – Я тоже, – поддакнула я. Только в моём голосе так и сквозила радостная, расхлябанная беспечность. Гринлайл посмотрела на меня. Как всегда пронзительно и задумчиво. Что тут думать-то?Она думала, вероятно, о том, какие слухи поползут по нашей деревне, если упечь меня в больницу для умалишённых. А я думала о том, как могут чьи-то глаза сверкать столь ярко, и как один взгляд человека может вызывать столько чувств, столько неизведанной раньше нежности и восторга. Как так получилось, что я влюбилась? Как?
– Никто не будет перешептываться за твоей спиной, никто не будет показывать на тебя пальцем, – начала я с обидой. – Прекрати, – повторила она. И я знала, что прежде всего Элеонор хотела уберечь меня от меня самой. Она хотела предостеречь меня и не позволить наговорить кучу вещей, за которые мне будет перед ней стыдно. Потому что я никогда бы не простила себе, если бы обидела Гринлайл хоть словом.