Наше отношение к убитым на войне — словно попытка извиниться за то, что мы сами ещё живы...
Даже за пределами добра и морали есть свои границы, которые не дано переступать.
Невежливо спорить с девушкой <...>. Проще не оставить для нее возможности выбора.
— Вступительные аккорды к «Песне победителей», — довольным голосом объяснил Эрнадо. — В моей обработке.
— А я-то думал, что это «Плач по погибшим героям», — пробормотал я.
— Я думала, что сделала из тебя человека — не вышло!
— Родная, ты чё мелешь? Человека ты из меня сделала! Нормально! А раньше я что, обезьяной был?
Не люблю осенний дождь и женские слезы. А еще – ненавижу, когда горло перехватывает бессильная обида на чужую подлость.
Нельзя забыть того первого человека, который стал нуждаться в тебе.
Это у вас в Америке удача, а у нас в России — утром проснулся, руки-ноги есть, уже повезло.
Воспоминания — коварная вещь. Они могут дремать годами, но стоит их затронуть, и память принимается усердно подбрасывать то, что хотелось бы забыть.
Легче забыть, чем страдать, лучше жить настоящим, чем прошлым, у которого нет будущего.
Главный недостаток подсознательных поступков в том, что они непонятны себе самому.
Мы часто восхищаемся поступками на которые сами не способны, — я восхищался своими родителями.
— Спокон веков у нас так: бах-трах-тарарах, перебьют всю живность, а потом начинают устраивать заповедники.
- Что это ты? — сказал Сергей. — Ведь они же мешают.
- Вот нам всё мешает, — сказал Матти. — Кислорода мало мешает, кислорода много — мешает, лесу много — мешает, руби лес... Кто мы такие в конце концов, что нам всё мешает?
С восемнадцати до двадцати, в тот странный возраст, когда государство даёт в руки оружие, но ещё не позволяет покупать водку, я служил в десантных частях.
Мы смотрели друг на друга. Игрушечный лорд с планеты Земля и бывший сержант императорских войск планеты Тар.
Хороший дуэт для борьбы с армией целой планеты.
Он поступил так нелогично, что ему обязательно должно повезти.
Бывают ситуации, когда нельзя себе этого позволить — чувствовать вину или жалеть кого-то.
— Вот и всё, всё... Открякала последняя волынка, прощай навек, шотландский мой пейзаж! Не поминай лихом, друг... Я не хотел, меня заставили... Отомсти, Серёга-а!
— Господи Иисусе, да что же с вами?!
— Не произноси имени Господа хотя бы из уважения к умирающему! — возмущённо пробурчал чёрт. — Ты бы ещё стаканчик святой воды выпить предложил... Дай, что ли, помереть спокойно, я всё-таки в Ад собираюсь...
Все мы в детстве верим в свою неординарность. Именно нам предназначены удивительные приключения и древние клады, прекрасные принцессы и страшные чудовища. Может, это и к лучшему, что мы так быстро забываем детские мечты. Иначе не все нашли бы в себе силы жить.
В те прекрасные времена моего детства, когда все занимали своё место в жизни...
В те прекрасные времена моего детства, когда у каждого было своё место в жизни...
В те прекрасные времена моего детства, когда у каждого было своё место в жизни, люди делились на «оправдавших доверие» и «не оправдавших доверие».
— Какой чудесный вечер, прямо как в сказке! А вы всё время в ней живёте, да?
— Я долго верил в Деда Мороза. И если хотите, всё, что я потом делал, я делал для того, чтобы вернуть эту сказку. Где я принц на белом коне, вокруг меня чудовища, люди с пёсьими головами, а впереди меня ждёт...
— Принцесса...
— Вообще-то, королевство, но и принцесса тоже.
— Да заткнись ты! Не видишь, думаю я.
— Не вижу. Я не рентген.
— Мужик, а ты сначала определись — чего тебе хочется, а потом уже на улицу выходи.
— Мудро...
— А вы каким одеколоном пользуетесь?
— А вы?
— А я — «12 апостолов». Чудесный букет, меня шесть лет назад мой профессор пристрастил... И пьётся, и запах... А вы всё-таки каким?
— «Богарт», но в последнее время как-то недосуг...
— Напрасно, без обонятельного параметра вы неполноценны как особь.
— Странный у вас город — Москва... Раньше я так не жил.
— Парниш, ты и не жил. Братское сердце, если б ты знал, какое количество моих друзей и знакомых, близких приезжали сюда, тешили себя надеждой заработать простых легких денег и просто так свалить. И никому этого не удавалось, во всяком случае, у меня таких примеров нет. Это не город. Это яма. Клоака. Он забирает всё. Но иногда отдаёт. Он может тебе отдать большой бриллиант, а может дать маленький алмаз, а может дать маленькое стеклышко или пыль от стекла. Если у тебя будет когда-нибудь в жизни возможность вырваться отсюда, то весь остаток жизни ты проведёшь в ощущении затянувшегося отпуска.
— А знаете, это состояние излечимо. Вас можно вылечить.
— Зачем? Зачем?
— Знаешь, я вообще считаю, что книги нужно писать так, чтобы последние страницы были пустыми.
— Как это, пустыми?
— Ну так, без текста... Представляешь, ты идёшь в магазин, покупаешь книгу, быстро её читаешь, а конец сам дописываешь по вкусу. Я никогда не понимал, почему мне кто-то должен что-то навязывать? Вот какой хочу конец — пускай такой и будет.
— Мы, Сергей Михалыч, попали впросак.
— Серёженька, а ты знаешь, что такое «просак»?
— Давай я сумки понесу!
— Нет!
— Ты же женщина!
— Я — женщина! А ты — мать!
— А знаешь, меня сегодня в первый раз подстрелили.
— Ну и как?
— Да знаешь, как будто девственность потерял.
— Не самое плохое ощущение.
Вы должны сойти за английских аристократов, а не за русское быдло.
— Я ещё не всё рассказал о своём возвращении с того света. Видимо, я всё-таки успел далеко пройти по тому тоннелю...
— Которого не было...
— Не было, но я чувствовал ужасную усталость. Говорят же — смертельно устал. И не только физически — полное истощение.
Если один человек только терпит другого и только потакает ему во всём, какой смысл жить вместе?
Если хочешь выиграть соревнование, твой разум должен быть тяжёлым и безрадостным, как у русской репки.
Когда сеешь семена любви, они прорастают цветком, какой бы сухой ни была земля.